Как многие знают, я заикаюсь. Это началось примерно в 4 года, и с тех пор я обладаю такой вот интересной особенностью. Расскажу об этом, как это возникло, как продолжалось и как я с этим вполне благополучно живу. И не только живу, а с самых школьных лет вполне себе успешно публично выступаю, в том числе и на федеральных телевизионных каналах. Вполне возможно, что история вокруг моего заикания растянется на несколько статей, настолько там захватывающий сюжет и лихие повороты. Рассказывать буду обстоятельно, подробно, потому что хочу, чтобы эти мои статьи помогли мужчинам, которые, как и я, заикаются.
Примерно до 4 лет я не заикался, обладал довольно быстрой и понятной (с учётом раннедетской картавости) речью. Началось всё после того, как в нашей группе детского сада воспитательницы под предводительством заведующей решили устроить филиал гестапо. Взялись они за это дело всерьёз, и в ход пошли совсем недетские методы.
Одним из их заскоков была идея насильного кормления детей. Уж не знаю, требовали ли от них какого-то прироста массы детей в ходе откорма (как свиней на мясо, да-да). Но как бы то ни было, по их мнению, дети были обязаны есть всё, что дают, и до последней ложки. Попробуй не ешь. Дети «едовые», то есть которые метут всё, что на стол поставили, под раздачу не попали. А вот те, кто ел мало, отхватили. Кое-что из садистских методов помню отчётливо, словно перед собой вижу. Например, одной девочке, которая не стала есть не то суп, не то кашу, вылили тарелку на голову. Так она и сидела, обтекая супом. Лицо, волосы, одежда – всё было залито супом. Как воспиталки её потом отмывали и что говорили родителям – не знаю. Знаю только, что ничего им не было – родители даже не забрали девочку из этого детсада. И вот отложилось у меня в памяти, что эту экзекуцию воспиталки повторяли не раз, в том числе и с этой девочкой. Опять же, не знаю, как потом они объясняли родителям то, что одежда и волосы детей залиты жиром и капустой из супа.
Иногда делали так. У соседнего за столом ребёнка спрашивали, что сделать с тем, кто не съел пищу. Предлагали два варианта: вылить на голову или за шиворот. Ребёнок должен был сделать выбор, какой пытке подвергнут соседнего. Повторю, речь идёт о четырёхлетних детях. Которые даже полностью речь не освоили. Я уже не могу вспомнить, выливали ли кому-то за шиворот, но такая альтернатива предлагалась, это я помню хорошо. У меня либо не спрашивали, либо этот ужас вытеснен в подсознание, и я его просто забыл.
Лично меня выливание на голову, к счастью, обошло стороной. Ко мне применяли немного иные методы пыток. Когда я отказывался есть кашу, то вначале я долго-долго сидел за столом перед остывшей тарелкой, пока другие дети играли (наверно, за исключением тех, кого «отстирывали» от «душа»). Воспиталки запрещали выходить из-за стола, пока не съем эту заклёкшую кашу. В принципе, мне на это было наплевать, мне посидеть несложно. Но при этом мне угрожали вылить кашу на голову, и я понимал, что это вполне может произойти, потому что воспитали уже делали это с другими детьми.
Это как террористы подтверждают серьёзность своих преступных намерений, убивая пару заложников из ста, чтобы остальные 98 не думали, что с ними шутят. Схема воздействия на психику детей примерно такая же. А если это помножить на ощущение всесилия взрослой тётки в сознании четырёхлетнего ребёнка, на неотвратимость её действий, на ощущение собственной беззащитности и беспомощности, то можно представить, какой ужас вселяли в детей эти экзекуции. Даже в тех, кого не пытали такими свирепыми способами. Я относился к последней когорте.
Так что каждый день я три раза в день сидел лишний час перед супом/кашей, ожидая прохладный душ из пищи. В какой-то момент воспиталки поняли, что этот метод на меня не очень действует. Тогда они немного усложнили систему пытки. Мне вручали тарелку с кашей и отводили в кабинет заведующей. Да, всё массовое насилие над детьми это происходило с ведома (если не по заказу) заведующей детским садом. В кабинете главгестаповки я сидел долго, может час, может два. Запомнился мне один такой раз, но вполне возможно, что их было несколько, просто они смешались в сознании в один.
Вторым бзиком была у воспиталок «социальная справедливость». Это имело единый сценарий, связанный с насилием. Если мальчик в ходе игры или ещё как-то случайно толкал девочку, наступал на песочный кулич или каким-то другим образом наносил ей «вред» (повторяю, даже случайно), то воспиталка криком останавливала игры, громко подзывала к себе мальчика и девочку, вручала девочке игрушечную лопатку и приказывала: «Ударь его по лицу!». Все остальный должны были смотреть. Девочка, разозлённая сломанным куличом, со всего размаху вмазывала мальчику по лицу деревянной лопаткой. У того начинала идти кровь из носа или распухала губа, мальчик ревел, один мальчик описался. Тоже не знаю, как уж отмывали потом кровь и что делали с описанными штанами. Наверно ничего, о чём я расскажу немного позже. Вот такой эксперимент Милгрэма в средней группе детского сада безо всяких подсадных актёров, имитирующих страдание. Интересной особенностью этой пытки было то, что так заканчивались только те инциденты, где «обидчиком» был мальчик, а «потерпевшей» - девочка. Конфликты между двумя мальчиками, двумя девочками или если обидчик – девочка этой экзекуцией не сопровождались.
Ещё одним видом наказания было выставлять описавшихся детей из группы на лестничную площадку. С учётом всего вышесказанного, полагаю, что таких было немало. Если ребёнок писался, то его выставляли на холодную лестничную площадку, где зимой, например, было градусов 15 максимум. И ребёнок в холодных колготах на практически не отапливаемой площадке стоял, пока не приходили родители. Может быть, воспиталки были под впечатлением от судьбы генерала Карбышева, не знаю. Но действовали они точно по методам его палачей.
Вполне возможно, было что-то ещё. Например, всплывают какие-то обломки воспоминаний, как воспиталка орёт на мальчика, заставляя его есть песок из песочницы. С чем это было связано и чем закончилось – уже не помню.
Опять же, не знаю, как всё это улаживалось с родителями. Хотя, могу понять, как. Например, мои рассказывали, что я каждый день от этих ужасов ревел и просил не приводить меня в этот детский сад. Рассказывал об экзекуциях. Мама тоже рыдала, ходила к заведующей, но та, по всей видимости, не реагировала. Ну теперь-то я не удивляюсь. Уже когда я стал взрослым, мне рассказали, почему меня не забирали из этой душегубки: устроить ребёнка в дет.сад было невозможно. Всё было занято. Даже в этот филиал гестапо меня взяли, оказывается, по блату. Папа договорился с директором завода, курировавшего этот детский сад. Забрать меня оттуда означало бы, во-первых, потерять место, а во-вторых, испортить отношения с отцовским директором. Поэтому через мои и мамины рыдания меня всё равно вели обратно.
Под воздействием этих пыток, как направленных лично на меня, так и увиденных мною, я и начал заикаться. Как это произошло я уже не помню. Родители говорят, что внезапно обнаружили. Я этому факту нисколько не удивлён. Удивлён тому, что не сорвало крышу напрочь и я не стал каким-нибудь шизофреником или маньяком. И, честно, было бы очень интересно узнать, как сложилась судьба у тех детей, которым досталось больше меня. На кого выливали суп, кого по приказу воспиталки били деревянной лопаткой по лицу и кого выставляли на холод в мокрых штанах.
С этого момента и начинается моя заикастая история. Как ребёнка, страдающего логоневрозом, меня удалось перевести в логопедический детский сад. В котором, по мнению родителей и детских врачей, мне были должны это заикание вылечить. О том, как это было, я расскажу в продолжении.
Комментарии